Ничего не получалось! Решительно ничего.
Как только я принималась за какое-нибудь дело, всё тотчас же валилось из рук.
– Да что с тобой? – удивлялась мама.
Я и себе не могла бы ответить.
– Влюбилась, – хихикнула Алёнка, и я злобно взглянула на неё.
– Да в кого тут влюбишься?
– Это да, – печально вздохнула она. – А как же Митя?
– С Митей мы просто общаемся. Иногда.
– Да я уж вижу, он зелёный от тоски ходит. Ты ему не звонишь, гулять не зовёшь. Просил тебе намекнуть как-нибудь. При случае.
– Считай, что намекнула, – хмуро бросила я.
– Ага, прямым текстом прямо и выдала всю информацию, – улыбнулась мама. – Плохой из тебя, Алён, партизан.
– А я партизанить не собираюсь. Да и кто он мне вообще, этот Митька, чтоб тайны его хранить? Больно нужен!
Я промолчала, думая о своём. На самом деле, виновен в моём расположении духа был Нил, и хоть как тут крути, а врать самой себе бессмысленно. Только с влюблённостью это никак не связано. Мне просто стыдно за своё поведение.
Но разве я виновата в том, что думаю и поступаю согласно тому, что предписано обществом и государством?
«А правила человечности?» – тут же всплыл в голове досадный голос совести.
Или голос Нила?
Плевать! Много чести этому хлыщу: думать я ещё о нём буду! А вот возьму, и не буду! И всё.
Легко сказать: не буду.
Я всегда замечала, что мысли – нечто само по себе существующее, и воздействию разума и силы убеждения неподдающееся.
И всё-таки, как только какие-то намёки об этом странном парне возникали в моей голове, я тут же отбрасывала их и переключалась на что-то ещё. Но если управлять собой дома в некоторой степени было возможно, то, отправившись вечером на луг, где всё напоминало о недавних встречах с ним, отделаться от этих мучительных терзаний я уже не могла.
И каково же было моё удивление, когда я буквально ощутила позади себя едва различимые шаги и, обернувшись, увидела его!
– Привет, – поздоровалась первой, силой удерживая себя на месте.
Не хватало ещё подскочить навстречу этому негодяю!
– Привет, – улыбнулся он и сел рядом. – Позволишь?
– Да, – легко ответила я и, чуть помедлив, произнесла: – Я хотела извиниться за своё поведение.
– Ты уже извинялась.
– Разве? Когда?
– Когда нагрубила мне в первый раз.
Я едва не поперхнулась от такой наглости. И как он смеет? Да что он себе позволяет? Да я вообще не должна перед ним извиняться!
– Можешь не озвучивать, по твоему лицу итак всё ясно, – хмыкнул он.
Я залилась краской, чувствуя себя немного пристыженной.
– Ты нахал! – с чувством презрения бросила ему прямо в лицо.
– Учти: в третий раз извинения не принимаются.
– Да это ты должен извиняться! – вспылила я.
– Разреши уточнить: за что именно? Насколько я помню, это ты всячески стараешься указать мне моё место в обществе и оскорбляешь различными, не пристойными для дамы твоего круга, словечками. Разве нет?
Я ошарашенно моргала и ловила ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Просто не верится, что я сижу сейчас и слушаю этот бред. Почему я ещё тут?
– Так, я своё дело сделала, моя совесть чиста. А теперь – всего доброго! – Я подскочила, решительно намереваясь отправиться восвояси, то есть домой, где меня никто не заставит краснеть и смущаться, но прозвучавшая вслед фраза так и пригвоздила к месту:
– Разве я сказал, что простил?
Он говорил это с преувеличенным пафосом, явно манерничая, и я чувствовала себя так, словно нас поменяли местами: я вдруг стала девушкой из низших слоёв общества, а он – этакий барин, раздающий величественные указы направо и налево. Может быть, он именно этого и добивался? Чтобы я почувствовала себя на его месте?
– Что? – обернувшись, я сделала глубокий вдох, чтобы не сказать этому мерзавцу «пару ласковых».
– Да, – только и сказал он, и отвернулся, словно меня здесь уже и не было.
– Даже интересно, – делая несколько шагов в обратном направлении, ближе к Нилу, произнесла я. – Что же ты требуешь в качестве извинения? Может быть, булочку с маком тебе испечь?
– Ну, от булочки с маком я никогда не откажусь, но разве что в качестве бонуса, – ничуть не обиделся от моей колкости.
– Тогда что? – рявкнула я. – Говори скорее или я ухожу.
– Мне нужен твой поцелуй.
Если мне пару раз до этого казалось, что меня лишили воздуха, то это было сущим пустяком по сравнению с тем, что я ощутила на этот раз. Из меня как будто и в самом деле откачали весь воздух. Я закашлялась.
А Нил неторопливо поднялся, пару раз несильно стукнул меня по спине и, стоя на неприлично близком для людей его уровня расстоянии от меня, продолжил издеваться:
– Переварила?
– Сволочь! Какая же ты сволочь!
Моя рука помимо воли выписала дугу в воздухе и остановилась буквально в нескольких сантиметрах от его щеки.
Что же я делаю? Леди так не поступают! Я же скатываюсь до его уровня!
– Нет. Этого не будет никогда! – заявила решительно и твёрдо и, развернувшись, гордо прошествовала прочь.
И мне даже не хотелось обернуться. Ничуть.
Завтра же скажу отцу, чтобы выгнал этого хама. Если потребуется, даже подставлю его – подкину, к примеру, мамину безделушку.
Терпеть его не могу! И не буду.
Жаркое полуденное солнце жгло плечи и постоянно вызывало жажду.
И как Митька добрёл до моего дома? Ума не приложу. Я бы ни за какие коврижки не выползла из дома. Ни за что.
Но не выгонять же его теперь идти обратно по такому пеклу? А эти строители в такую жару ещё и умудряются трезво соображать и работать!
Мама услужливо оставила нас вдвоём на летней кухне, и Митя, как всегда, пытался меня разговорить. А потом поинтересовался, куда это я пропала.
А я не пропала. Просто желания говорить с ним как-то не возникало. Да и сейчас оно отсутствует. Только он этого не понимал и сидел, сидел, сидел. До самого вечера. А потом предложил прогуляться.
И я согласилась. Возможно, так будет проще от него отделаться?!
Само собой, мой маршрут лежал на любимое место, и я застыла, созерцая перед собой широкое расстилающееся поле, а перед ним – луг.
– Ну вот… – протянула, не отрывая взгляда от этого зелёного моря.
– Что «вот»? – не понял мой спутник.
– Пришли.
– А-а-а, так это здесь ты любишь бывать, – догадался Митя. И расплылся в довольной улыбке, обрадованный своей же сообразительностью.
Я неопределённо пожала плечами. Врать не хотелось, но и посвящать Митю в одну из своих тайн не стоило. Хотя, разве теперь это тайна? Нас уже трое, кто знает об этом.
Мы уселись на заботливо расстеленное парнем одеяло и замолчали. Мне не хотелось ни о чём говорить. Я вспоминала о другом парне, сидевшем здесь также рядом со мной. Он безумно злил меня, выводил из равновесия каждым своим словом и взглядом, но не раздражал так, как покорно сидящий рядом Митька. Вроде мы с ним из одного круга, но ведёт он себя так, словно является моим пажом и должен молчаливо слушать свою хозяйку, и делать, что велят. Не противоречить. И вообще, быть тише воды, ниже травы.